Brodszkij, Joszif Alekszandrovics: 1867 (1867 Magyar nyelven)

В ночном саду под гроздью зреющего манго
   Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень возвращается подобьем бумеранга,
   температура, как под мышкой, тридцать шесть.

Мелькает белая жилетная подкладка.
   Мулатка тает от любви, как шоколадка,
в мужском объятии посапывая сладко.
   Где надо - гладко, где надо - шерсть.

В ночной тиши под сенью девственного леса
   Хуарец, действуя как двигатель прогресса,
забывшим начисто, как выглядят два песо,
   пеонам новые винтовки выдает.

Затворы клацают; в расчерченной на клетки
   Хуарец ведомости делает отметки.
И попугай весьма тропической расцветки
   сидит на ветке и так поет:

Презренье к ближнему у нюхающих розы
   пускай не лучше, но честней гражданской позы.
И то, и это порождает кровь и слезы.
   Тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы,

распространяется, как мухами -зараза,
   иль как в кафе удачно брошенная фраза,
и где у черепа в кустах всегда три глаза,
   и в каждом -пышный пучок травы.

 
1975

Az éji kert ölén, hol érik már a mangó,
   táncolja Miksa azt, mi majdan lesz a tangó.
Az árnyék bumerángja vissza-visszaringó,
   s mint hónaljban, a hő épp harminchat fokos.

Villog hol itt, hol ott a mellény hófehéren.
   Mint bonbon, olvad egy mulatt leány a kéjben,
szuszogva édesen a férfi édenében.
   Ahol kell - szőrös, ahol kell - sikos.

Az éji csend ölét a dzsungel árnya óvja,
   és Juarez, ki a progresszió motorja,
a peonoknak, kiknek nem volt két pesója
   se tán soha, az új puskákat osztja szét.

Závárzat kattan; egy kockás lapú füzetbe
   a fegyverszámokat Juarez feljegyezte.
S az ágon trópusi tarkán csücsült felette
   egy papagáj, és dalolt eképp:

A gőg, amely csupán a rózsákat szagolná,
   nem jobb, de tisztességesebb a honfi-póznál.
S ebből is, abból is vér, könny dagad folyóvá.
   Főként a trópuson, hol a halál is, ó,

úgy terjed, mint a légyrajokkal a ragály, és
   akár egy felkapott, új, kávéházi frázis,
és ahol háromszeműek a koponyák is,
   és mindegyikben - dús fűcsomó.